Наткнулась на странную поэзию.
читать дальше
Жак Превер
Голодное утро
 Он страшен,
 стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо;
 он страшен, если всплывает
 в памяти человека, которому голод сводит лицо;
 и страшна голова человека,
 которому голод сводит лицо,
 когда человек, в шесть утра подойдя к магазину,
 глядит на витрину
 и налиты ноги его свинцом.
 Он видит голову цвета пыли,
 но он рассматривает совсем не ее,
 ему наплевать на свое отраженье,
 которое появилось на стекле витрины,
 он думает не о нем,
 в его воображении -
 голова другая, совсем другая:
 ему мерещится голова телячья,
 голова телячья с острой приправой
 или голова все равно какая,
 лишь бы она съедобной была.
 У человека шевелится челюсть
 совсем тихонько,
 совсем тихонько,
 он тихонько скрежещет зубами,
 потому что весь мир смеется над ним,
 а он бессилен перед этим миром,
 а он начинает считать на пальцах:
 один, два, три,
 один, два, три,
 три дня без еды, три дня без еды...
 И все три дня он твердил напрасно:
 "Так продолжаться больше не может!"
 Но это продолжается.
 Тря дня,
 три ночи,
 совсем без еды...
 А тут за витриной,
 эти паштеты, бутылки, консервы,
 мертвые рыбки в консервных банках,
 консервные банки за стеклом витрины,
 стекло витрины под охраной ажанов,
 ажаны с дубинками под охраною страха -
 сколько баррикад для несчастных сардинок!...
 Немного поодаль - двери бистро,
 кофе со сливками, хруст пирожков.
 Человек шатается,
 у него в голове
 туман слов,
 туман слов:
 сардины в банках,
 крутые яйца,
 кофе со сливками,
 кофе с ромом,
 кофе со сливками,
 взбитые сливки,
 убитые сливки,
 кофе с кровью...
 Человек, почитаемый в своем квартале,
 был среди бела дня зарезан;
 убийца-бродяга украл у него
 два франка,
 что значит: кофе со сливками
 (по счету семьдесят пять сантимов),
 два ломтика хлеба, намазанных маслом,
 и двадцать пять сантимов на чай официанту.
 Он страшен,
 стук этот слабый, когда разбивают о стойку крутое яйцо;
 он страшен, если всплывает
 в памяти человека, которому голод сводит лицо...